Volume 4, Issue 2

Unlike political and economic transitions, the social transition of Eurasian countries exhibits a certain degree of passivity. Eurasian countries prioritize solving political and economic issues, with strict control over social aspects leading to a relatively delayed modernization of the social sector. The market-oriented economic transitions have resulted in a disparity in wealth among the populace, and political transformation has generated various conflicts and social divisions, which pose significant challenges to the simultaneously initiated social transformation. Currently, some Eurasian countries are still undergoing systemic reforms aimed at modernization, implemented as a long-term national strategy. The progress and prospects of these reforms depend on the interplay of multiple factors, and their future trajectory warrants continuous attention. The modernization of Eurasian countries is destined to follow a development path different from that of other countries, determined by their unique cultural traditions, social structures, and specific national conditions. Meanwhile, the social changes over more than 30 years of independence have profoundly altered the cultural and social characteristics of Eurasian countries. While preserving traditions, they need to incorporate valuable experiences from the modernization of other countries and seek development paths best suited to their own contexts.

Dostoevsky’s novels contain rich and profound philosophical ideas that can be broadly categorized into three forms: moral philosophy, existential philosophy, and tragic philosophy. The core of moral philosophy is the doctrine of love, emphasizing selfless dedication and self-sacrifice. Existential philosophy opposes psychology to reason, declaring the legitimate rights of individual psychological freedom. Tragic philosophy further explores the deep ethical and moral question of whether individuals have the right to oppose the world in critical situations.

At the end of the 19th and the beginning of the 20th century, with the construction and opening of the Chinese Eastern Railway (CER), a significant number of Polish expatriates from Russian Poland arrived in Harbin. At its peak, their number exceeded 7,000. The proportion of Poles among the railway’s designers, suppliers, and engineers was notably high. After arriving in Harbin, the Polish community gradually engaged in various social activities, such as building churches, establishing consulates, forming expatriate associations, publishing periodicals, and setting up schools and charitable organizations. These activities left a profound historical imprint on Harbin. After the founding of the People’s Republic of China, Polish expatriates gradually left Harbin to return to Poland or migrate to other countries. The Polish “Harbinian” have become a “blood” bond in the relationship between China and Poland, playing an irreplaceable role. A deep exploration of the historical and cultural resources of Polish expatriates in Harbin and active promotion of research on this subject can enhance the study of Harbin’s expatriate history and culture, while also positively advancing the development of China–Poland relations in the new era.

Аннотация Журнал «Искусство и художественная промышленность» издавался с 1898 по 1902 гг. и начал выходить почти одновременно с известным журналом «Мир искусства». Редактором журнала был Н. П. Собко. До недавнего времени журнал «Искусство и художественная промышленность», во многом из-за участия в нем В. В. Стасова, оценивался как довольно консервативный, связанный с эстетикой XIX века, не выполнивший возложенную на него миссию новаторского издания. Благодаря последним исследованиям по истории русской журналистики, библиографии и критики, мнение о журнале изменилось. Его стали оценивать как эстетический феномен, имеющий много ярких художественных качеств. В статье на основе архивных материалов и переписки рассматривается история журнала, выявляется роль Н. П. Собко и В. В. Стасова в нем, анализируются наиболее значимые публикации, сделанные в этом издании. В статье с опорой на архивные материалы воссоздается цельная картина возникновения журнала и характеризуется деятельность основных фигур, связанных с ним. Благодаря сохранившимся документам можно определить место и роль журнала в истории русской культуры.

Аннотация В статье на материале русской поэзии начиная со второй половины ХХ века рассматривается аномальная синтагматика глагола молчать и его дериватов, а также существительного молчание , безличное употребление глагола молчать , плюрализация существительного молчание . Нормативно непереходный глагол молчать часто транзитивируется, он приобретает объектную, адресную, инструментальную, векторную и сирконстантную валентности, встречается в конструкциях с зависимым инфинитивом и сам может быть зависимым инфинитивом другого глагола. Многие контексты сообщают о молчании на каком-либо языке. Современная поэзия показывает, что на молчание переносятся многочисленные грамматические связи глаголов речи и эмоций ( говорить , кричать , ругаться , плакать и мн. др.), а также валентности однокоренных слов. Синтагматические аномалии встречаются также в художественных тропах и фигурах: в сравнениях, метафорах, перифразах, оксюморонах, плеоназмах и тавтологических сочетаниях. Некоторые аномалии объясняются компрессией высказываний и фразеологической производностью элементов словосочетаний. Семантика сообщения и несообщения позволяет видеть потенциальную энантиосемию слова молчать . В некоторых случаях обнаруживается этимологическая регенерация глагола молчать и его производных. Таким образом, многие прагматические функции молчания находят в современной поэзии грамматическое выражение в синтаксисе словосочетаний, нарушающем нормативную синтагматику.

Аннотация В русском языке с 1820-х гг. формируется конструкция «Я + адъективный предикат», которая активно распространяется с середины XIX века, что объяснимо с точки зрения диахронической психологии. Перемены в привычных дискурсивных практиках, происходящие в XIX веке, отражают рост потребности человека в самоидентификации и самопрезентации. Эта модель самопрезентации складывалась параллельно с практикой искусственного номинирования автора. Семантика прилагательных, характеризующих «Я» в этой конструкции, сопоставима с семантикой псевдонимов-адъективов, возникших значительно раньше революционных событий. Влиянием языка революционной эпохи можно объяснить лишь происхождение псевдонимов, семантически связанных с футуристическими идеями строительства нового мира. В статье оспаривается распространенное мнение о росте количества псевдонимов-адъективов в первой трети XX в. как свидетельстве революционных воззрений их носителей и предлагается новая интерпретация происхождения «революционных» псевдонимов этого типа. Связь между именем и псевдонимом может быть неочевидной и неожиданной, но сам факт выбора адъектива в качестве псевдонима является знаковым.

Аннотация В статье ставится вопрос, почему внутри локальных сообществ ведется полемика о вариантных названиях жителей (катойконимах) и в чем причины значимости той или иной аргументации участников дискуссий. Рассматриваемый материал лежит в поле языковых установок и идеологий; обыденных представлений носителей языка о языке и локальной идентичности. Выявляются принципы конструирования представлений о релевантных и нерелевантных катойконимах, актуализируемых в рамках дискурса нормативности, дискурса локальности и дискурса традиционности. Этим дискурсам соответствуют три престижных ресурса, или символических ценности (грамотность, локальная специфичность и привычность), которые для носителей языка определяют выбор того или иного варианта. Рассматриваются два кейса: дискуссии о релевантности/нерелевантности вариантных катойконимов в Старой Руссе и Тамбове; демонстрируется различное соотношение в этих дискуссиях указанных конкурирующих ценностей.

Аннотация Целью статьи является лингвокогнитивное описание речевого жанра «загадка» и определение его основных вариантов. В рамках теории речевых жанров «загадка» является малоформатным, простым, вторичным косвенным речевым жанром, изначально связанным с мифологической картиной мира. Прагмалингвистически речевой жанр «загадка» ориентирован на речевую стратегию загадывания (кодирования заранее известного спрашивающему объекта), которая реализуется при помощи деиктических речевых тактик. В результате предпринятого анализа речевого жанра фольклорной загадки выделено 6 основных лингвокогнитивных структур (12 вариантов в поле вариативности модели жанра) на основании следующих групп характеристик: (1) концептуально-когнитивных характеристик (структурной принадлежности к гештальту, фрейму или сценарию); (2) типа речевой тактики (поддержки стереотипа или его разрушения); (3) появления одушевленности в результате метафорического переноса. Внутри данных групп автор выделяет подгруппы, которые связаны с полнотой описания загадываемого объекта.