Volume 3, Issue 1

The article analyzes different strategies that Viktor Shklovsky uses in his book of memoirs, Zhili-byli (1964), to re-articulate and re-introduce previously slandered and banned formalism. Sometimes, these strategies disguise such key formalist concepts as ostranenie (defamiliarization) by the less “provocative” terms or mock the official assessments of formalism by intentional contradictions and yawning omissions. Sometimes, they create associative connections that advance the formalist concepts and project them onto social and historical reality. Sometimes, they lead to the invention of new concepts that either distort or modify the logic of early formalism. Thus, in Zhili-byli Shklovsky reintroduces formalism while seemingly repenting for mistakes of the past and rehearsing orthodox aesthetic mantras about the superiority of realism and socialist realism over modernism and the avant-garde.

This paper reviews the studies of Western scholars on the Sovietization of Eastern Europe. Internationally, Sovietization was a significant component of the Soviet Union’s strategy in Eastern Europe after 1945. The Sovietization of Eastern Europe involved regulating international relations, defining the boundaries of these countries, determining the ethnic makeup of these countries through expulsion and population transfer, participating in the drafting of these countries’ constitutions, and deciding the composition of their governments. It is believed that Sovietization aimed to change all aspects of human experience and fundamentally rebuild cultural life, making the Soviet official ideology the guiding ideology of individual life in Eastern European countries. In the view of Western scholars, Sovietization led to two consequences. Firstly, it enabled the Soviet Union to hijack Eastern European countries to form the Eastern Bloc, and through COMECON and the Warsaw Pact, the Soviet Union long controlled Eastern European countries, causing the majority of them to become one side of the Cold War, to deviate from their original socio-economic development trajectory, and to become “The Other” of Europe. Secondly, Sovietization was incompatible with the historical, political, and economic traditions of Eastern European countries in many ways, resulting in Eastern European countries seeking development paths that were in line with their national characteristics and interests in different ways since the mid-1950s, and ultimately leading to dramatic changes in Eastern European politics from 1989 to 1991, completely abandoning the Soviet model and returning to the Western political and economic development models that existed in these countries between the two World Wars.

Аннотация Доказана относительная по сравнению с прозой терпимость стихотворной речи к смысловой инкогерентности, которая обусловлена ограничениями на выбор слов и их порядок ввиду необходимости поддержания определенного стопного размера и производства нужной рифмы. Указанная особенность стихотворной речи, начиная с Античности закрепленная в содержании понятия «поэтическая вольность» (ποιητικὴ ἐξουσία, licentia poetica), придает особую значимость контекстуальному анализу, который предполагает в процессе истолкования и комментирования (т.е. медленного чтения ) стиха учет трех типов контекста: (1) словесного; (2) ситуативного; (3) вертикального. Традиционными объектами при анализе словесного контекста выступают темные места (loci obscuri), в частности нестандартные переосмысления, но поскольку лексический знак обладает не только планом содержания, но и планом выражения, такой анализ оказывается необходимым еще в двух случаях: (1) для правильного произношения исторических рифм; (2) для постановки правильных ударений в акцентных архаизмах, которые сохраняет ритмическая решетка силлабо-тонического стиха; в случае (2) должен учитываться метрический контекст. Контекстуальное тестирование стиха по названным параметрам является облигаторным условием реализации двух компетенций: (1) восприятия переосмыслений, подтекстов, намеков и аллюзий; (2) правильного произношения орфоэпических, в частности акцентных архаизмов, которые хранит русская стихотворная классика. Если первая компетенция относится к плану содержания текста, являясь основой для понимания авторского замысла, а значит и минимизации темных мест, то вторая – к плану выражения, выступая основой для правильной декламации.

Аннотация Семантические горизонты понятия «смех» в русской культуре ценностно ориентированы. С большой долей уверенности обозначаются пределы смеха желательного / нежелательного, приемлемого / неприемлемого, уместного / неуместного. Смех избирательно любит своих , близких, связанных взаимной симпатией, сходством вкусов, привычек, взглядов на жизнь. Сохраняют силу испытанные смеховые предпочтения, запечатленные в русской словесности. На заметной периферии обнаруживает себя смех высокомерный, оскорбительный и злорадный. Не в чести самодовольная усмешка и язвительная ухмылка. Всегда дорого ценится смех духоподъемный, искренний и проникновенно добрый, исподволь отзывающийся светлой грустью. Для более четкого выявления примет национальной специфики смеха необходима реализация разносторонних кросс-культурных исследований.

Аннотация Приведены данные (1991–2019) об изменении контингента учащихся школ на казахском (32.35 % → 66.0 %), этнических (уйгурский, узбекский, таджикский и др.), иностранных (2.6 % → 4.5 %) и русском (66.05 % → 29.5 %) языках, а также доли учащихся техникумов и колледжей, а также университетов, обучающихся на казахском (8.65 % → 58.9 %; 13.65 % → 65.20 %) и русском (91.2 % → 40.8 %; 86.30 % → 30.20 %) языках. Обнаруженные тенденции позволяют прогнозировать дальнейшее сокращение русского языка как языка обучения на всех уровнях образования в Казахстане. Это в последнюю очередь коснулось высшего образования, где позиции русского языка традиционно оставались высокими вплоть до 2009 года.

This article systematically examines the Russian cultural relics in the collection of the Qing imperial palace and analyzes the remnants of interactions between the Qing court and the Russian court during the reigns of Peter the Great, Nicholas I, and Nicholas II. Russian cultural relics witnessed significant historical events such as the establishment of diplomatic relations between China and Russia, exchange of envoys, and the signing of a series of treaties. They carried the mission of promoting the national cultures and advantageous industries of both countries at that time. In addition, these cultural relics have high aesthetic value and contain reliable and rich historical information.

Compared with other loanwords in Russian, the borrowing of Dutch vocabulary has a clear historical and cultural motivation and is closely related to the reforms and westernization during the reign of Peter I (1682–1725) in the late 17th and the early 18th centuries. Dutch loanwords in Russian are mainly distributed in the fields of navigation and construction technology, with some nouns of new objects introduced through business transactions, many of which have become active vocabulary commonly used in modern Russian. Trying to break away from the barriers of traditional linguistic research, this article will analyze the motives, semantic fields, phonetic and grammatical characteristics of Dutch loanwords from the perspective of cultural history to explore and confirm the approaches and characteristics of cultural and technological exchanges between Russia and the Netherlands during the reforms of Peter I, as well as their presence in vocabulary.

The population transition theory provides a macro-level overview where one can see the connection between social and economic development and the progression of population transition. This study conducts a systematic analysis of Belarus’ social development and immigration trends over the last 30 years to investigate the regularities and generalities in its population development. Research has shown that during this period of demographic transition Belarus has characteristics that are different from the demographic transition theory. Belarus’ demographic development is characterized by negative population growth, an imbalance in the sex ratio and an aging demographic structure, all of which are inherent to the period of demographic transition. The demographic transition of Belarus is characterized by the following trends: greater difficulty in changing fertility attitudes, a lack of a stable external environment for population development, the absence of large-scale population outflow, stability with respect to the composition of the main ethnic groups, and the susceptibility of the population to chronic diseases. The solution requires a scientifically-integrated programme for the sustainable development of the population in a stable and orderly socio-economic environment. Future research should focus on the problems of migration within the region and the impact of ethnic, religious and cultural spheres on demographic development.